Отказ это — «я не хочу кофе».
Отвержение — «я не хочу кофе от тебя». То есть, дело тут не в том, что я не хочу или не люблю кофе. А в том, что его предлагаешь ты. Мне неприятен и нежеланен именно ты. А не кофе.

«Я не куплю тебе эту игрушку» — это отказ.
«Что за фигню ты просишь» — это отвержение.

В чем принципиальная разница отказа от отвержения? В том, что в отказе отсутствует оценивающий компонент.

Я просто не буду этого делать. Потому что не хочу. Или не могу. По каким-то собственным причинам, которые лично с тобою никак не связаны. Это не просьба или предложение — плохие, и не ты — плохой, потому что об этом просишь. Это я отказываюсь выполнить просьбу или принять предложение. И признаю твое право испытывать по поводу моего отказа любые эмоции — разочарование, обиду, гнев, грусть.

В случае отказа ничего в моих с тобою отношениях не меняется. Есть ты, есть я. Я вижу тебя, твои чувства, понимаю, что они являются реакцией на мой отказ, признаю, что мое решение стало причиной твоих неприятных переживаний, могу эти переживания признать и посочувствовать.

Ты в этот момент для меня не исчезаешь. Я не пытаюсь тебя поглотить, командуя «ты не должен так думать, так чувствовать и так реагировать, а должен — вот так!» (послание — ты не имеешь права на что-то собственное, тебя как отдельной личности вообще не должно быть)

Я при этом тоже никуда не исчезаю. Не демонстрирую, что твоя реакция на отказ меня разрушает — «Как ты можешь?», «Что ты делаешь?», «Ах так, раз ты такой — я тебе вообще никогда и ничего!» (послание — если ты рискнешь иметь что-то собственное, ты лишишься меня, моей любви и заботы).

Взрослому, особенно если он не травмирован в детстве отвержением, обойтись с этой ситуацией гораздо проще: в этом месте меня не признают и не поддерживают — найду другое, такое, где к моей индивидуальности отнесутся иначе. Ребенку пойти некуда, у кого родился — с теми и живи, как минимум, до совершеннолетия. И он оказывается зажатым в тисках выбора:

— быть «съеденным» взрослым, отказаться от всего собственного, включая чувства и мысли, и перейти в режим «санкционированного функционирования» (определение принадлежит одной из моих клиенток). Когда не Я выбираю, что мне делать, думать или чувствовать, как реагировать на то или это, а жду того, кто придет и скажет, можно мне так делать-думать-чувствовать-реагировать или нельзя.

— Либо выбрать свободу и отказ от поддержки, пытаясь автономизироваться и научиться со всем в жизни справляться как можно раньше. Обычно — гораздо раньше, чем сформируется реальная готовность и способность с этим справляться. По принципу «не больно-то и хотелось». Это дает некую иллюзию своей силы и самодостаточности. Где признать, что хотелось и от того, что не дали — больно, грустно и всяко проче неприятно, кажется слабостью. Недопустимой, потому что нет рядом того, кто мог бы разделить эти чувства и поддержать в их переживании.

И в первом случае, и во втором, ребенку приходится выучиться прятать и отвергать, как ненужную и опасную какую-то половину себя. Либо ту, которая хочет самостоятельности, либо ту, которой нужна забота и поддержка.

Момент второй

Отвержение и «свет в окошке»

Эта безумная фиксированность на детях и жизнь ради них. Сразу прошу прощения у тех, для кого это может прозвучать обидно, но разум в этих случаях обычно даже за углом не стоит, гуляет где-то далеко-далёко.

«Жизнь ради детей» в вариантах:

— потворствующей гиперпротекции или воспитания по типу «кумира семьи», проявляющееся в чрезмерном покровительстве, в стремлении освободить ребенка от малейших трудностей, от скучных и неприятных обязанностей, которая может дополняться непрестанным восхищением мнимыми талантами и преувеличением действительных способностей, и/или (могут сочетаться или чередоваться) — доминирующей гиперпротекции — чрезмерная опека, мелочный контроль за каждым шагом, каждой минутой, каждой мыслью вырастает в целую систему постоянных запретов и неусыпного бдительного наблюдения за подростком, достигающего иногда постыдной для него слежки (вольная цитата из работы тов. Личко).

Если попросить разум вернуться из дальних далей и взглянуть на ситуацию с его помощью, очень быстро станет понятно: для того, чтобы начать жить ради кого-то, нужно сперва признать, что этот кто-то сам ни на что не способен и никуда не годен. То есть, сперва — отвергнуть, все то, что у него есть сейчас и будет постепенно вырастать и развиваться в дальнейшем, а уже потом — начать долгосрочный аттракцион по причинению добра, нанесению пользы и выдаче билетов в счастье. С тем или иным наказанием за отклонение от указанного пути.

Момент третий

«У меня — ЭТО, как мне с ЭТИМ жить?»

Ну, во-первых, знать, что у меня — ЭТО. Что ЭТО — не хорошо, и не плохо, это такая особенность личностной структуры, которая сформировалась не безобразий ради, а исключительно выживания для. И что в силу этой своей особенности, я могу галлюцинировать и не всегда верно понимать поступки окружающих. И принимать на свой счет то, что ко мне совершенно не относится. А, значит, имеет смысл проверять — это, действительно и всерьез, человек сейчас меня … послал, отверг или мне померещилось, и было что-то другое?

Если травматический аффект пересилил, и реакция случилась — имеет смысл после того, как чувства схлынут, подойти и извиниться. За то, что человеку досталось то, что изначально не ему предназначалось. Это, кстати, хороший тест на то, заинтересован этот человек именно в вас или только лишь в вашем правильном поведении. Если важны вы — то вас после этого не станут наказывать, ругать и всяко проче пытаться исправить до удобной для себя конфигурации.

И, кстати…

Позиция в стиле: «Если я чувствую себя отвергнутой — значит, ты меня отверг», «У меня чувства, и ты должен о них заботиться» — это точно такая же попытка исправить до нужной мне конфигурации другого. Поднять свою травму на флаг и дубасить древком от этого флага любого, кто откажется принести присягу данному знамени… вариант, конечно… но лишь для тех, кому важнее быть правым, чем благополучным. Травмы, все-таки, лучше относить по адресу, к специально обученному человеку.

Понимаю, знаю, что нарциссическому травматику, в детстве по уши наевшемуся отвержения со стороны важных и значимых, бывает очень сложно переносить ситуации, когда важные и значимые не дают им мгновенного положительного отклика. Еще труднее — ситуации, когда такого отклика не дают ни мгновенно, ни вообще никогда. Такое тоже бывает — не всем, кому хотим, мы можем оказаться важны и нужны. И не все, кто хочет, могут оказаться важны и нужны нам. Кто-то отвергает нас, кого-то отвергаем мы… жизнь неидеальна. Когда отвергают нас — может быть больно нам, когда отвергаем мы — может быть больно тому, кого мы отвергли. Но мир — ни наш, ни его — не состоит только из нас двоих, и, пережив боль отвержения, можно идти дальше.

Понимаю, что бывают ситуации, когда реально — ну вот прямо позарез — нужен от важного и значимого этот самый положительный отклик. Именно здесь, именно сейчас. Потому что. И в этом случае логично открытым текстом говорить, что мне это важно. Вот именно сейчас и именно вот так. То есть, поддержать себя в том, чтобы получить поддержку.
источник