Счастлив не тот, кто выбрал ''правильный'' путь, а тот, кто любит свою дорогу. Каждый подъём, каждый спуск, каждый камень, выбоину, ухаб. Это любовь к жизни делает человека по-настоящему счастливым.
3. Необходимо отметить, что матерная брань в ряде случаев оказывается функционально эквивалентной молитве. Так, для того, чтобы спастись от домового, лешего, черта и т. п., предписывается либо прочесть молитву (по крайней мере осенить ся крестным знамением), либо матерно выругаться — подобно тому, как для противодействия колдовству обращаются либо к священнику, либо к знахарю — см., например: Чернышев, 1901, с. 127-128 (о домовом; ср. иначе: Ушаков, 1896, с. 154); Померанцева, 1975, с. 36, Зеленин, 1914-1916, с. 802, Зеленин, II, с. 19, Зеленин, 1927, с. 388, Ушаков, 1896, с. 160, Завойко, 1917, с. 37, Ончуков, 1909, с.465, 552, № 198в, 198г, 272 (о лешем, а также о медведе, поскольку он ассоциируется с лешим, ср. в этой связи: Успенский, 1982, с. 85 и ел.); Завойко, 1917, с. 35, Иваницкий, 1890, с. 121, Померанцева, 1975, с. 138 (о черте); Завойко, 1917, с. 38 (о шишиге); аналогичным образом с помощью матерщины могут лечить лихорадку (Цейтлин, 1912, с. 9), которая понимается вообще как демоническое существо, разновидность нечистой силы. При этом матерщина может рассматриваться даже как относительно более сильное средство, т. е. возможны случаи, когда молитва не помогает, а действенной оказывается только ругань, см.: Чернышев, 1901, с. 127-128 (о домовом), Завойко, 1917, с. 38 (о шишиге), ср. также сведения о том, что домовой ноится креста и молитвы: Иванов, 1893, с. 26, Померанцева, 1975, с. 109. Равным образом как молитва, так и матерщина является средством, позволяющим овладеть кладом: в одних местах для того, чтобы взять клад, охраняемый нечистой силой, считается необходимым помолиться, в других — матерно выругаться (Смирнов, 1921, с. 15). Совершенно так же магический обряд «опахивания», совершаемый для изгнания из селения эпидемической болезни (которую также отождествляют с нечистой силой), в одних случаях сопровождается шумом, криком и БРАНЬЮ, в других — молитвой (Максимов, XVIII, с. 271-273).
Поскольку те или иные представители нечистой силы генетически восходят к языческим богам, можно предположить, что матерная РУГАНЬ ВОСХОДИТ К ЯЗЫЧЕСКИМ МОЛИТВАМ ИЛИ ЗАГОВОРАМ, заклинаниям; с наибольшей вероятностью следует видеть в матерщине именно языческое заклинание, заклятие.
Соотнесенность матерщины с языческим культом исключительно ярко проявляется у сербов, когда для того, чтобы спастись от ГРАДА, бросают вверх (в тучу) молот и при этом матерно ругаются (Маринкович, 1974, с. 159; Толстые, 1981, с. 51). Как известно, в славянской (и индоевропейской) мифологии молот выступает как атрибут Бога Громовержца, насылающего грозу и град; надо полагать, что и матерщина имеет к нему то или иное отношение. Напротив, у бессарабских румын, «во время грозы, особенно в Ильин день, нужно воздержаться от всякого греха, а больше всего — от брани. Это — потому, что, по объяснению, данному... одним иеромонахом, «слова брани и крик больше всего напоминают собою раскаты грома»» (Сырку, 1913, с. 166). Ср. еще великорусскую запись: «У прадетка матерь была, она изругалась на собаку, ее молния и ударила... » (Богатырев, 1916, с. 66). И в этих случаях мы можем констатировать связь матерщины с Громовержцем, хотя она и проявляется прямо противоположным образом; интерпретация этой связи будет предложена ниже (в §111-6).
4. В этой же связи следует отметить, что матерщина может выступать у славян в функции ПРОКЛЯТИЯ; связь с языческим культом представляется при этом совершенно несомненной. Подобное употрление матерной брани засвидетельствовано в южно-славянской, а также в западно-славянской письменности. Так, в анонимной болгарской хронике 1296-1413 г. мы читаем: «Болгары же, услышав это, надсмеялись и обругали греков, не только оскорбили, но и изматерили и отослали с пустыми руками»; та же формулировка повторяется в данном тексте и несколько ниже: «и те, услышав это, надсмеялись и обругали греков, не только оскорбили, но и изматерили, и отослали с пустыми руками» (Богдан, 1891, с. 527). Слово oncoвашe «изматерили» в этом контексте, по-видимому, означает не просто «обругали», но именно «прокляли». Конкретный пример такого именно употрления матерного выражения представлен в одной болгарской грамоте первой пол. XV в., а именно в грамоте влашского господаря Александра Алди, сына Мирчи, датируемой 1432 г. Говоря о своей верности венгерской короне («господину кралю и святому венцу») и опровергая ложные слухи, будто он перешел на сторону турок, этот господарь пишет: «еда кто ще слъгати, да е пьс жена, и матерогдан, 1905, с. 43, № 23; та же грамота с незначительными орфографическими различиями опубликована в изд.: Милетич, 1896, с. 51, JV» 12/302), что, в сущности, означает: а кто солгал, да будет проклят.
В том же значении матерное ругательство могло употрляться, по-видимому, и в западно-славянских языках. Показательно в этой «вязи выражение abo zabit bocz abo cze pesz huchloscz, т. е. 'albo zabit badz albo niech ciepies uchlosci', зафиксированное в польском судном протоколе 1403 г. (Брюкнер, 1908, с. 132). Глагол chloscic, в настоящее время неупотрительный, в старопольском языке выступал в качестве эвфемизма, замещающего основной глагол в матерном ругательстве (в выражении chloscic maike — см.: Сл. ст-польск. яз., I, с. 238). Именно в этом качестве он и фигурирует в цитированной бранной формуле, которая означает, следовательно: «да будешь убит или да осквернит тя пес»; старопольское выражение cze pesz huchloscz ('niech ciepies uchlosci') дословно соответствует при этом современному польскому ругательству pies ciejebal. Обе части данного выражения предстают как синонимичные, выражая одну общую идею — идею проклятия.
Соответственно, глагол, восходящий к слав, яй, может выступать в значении 'проклинать' — постольку, поскольку глагол этот соотносится с общим значением матерного выражения (ср., например, чешек, jebati 'проклинать' и т. п. — Трубачев, VIII, с. 188); мы вправе и в этом случае усматривать следы ритуального употрления матерщины. Совокупность приведенных фактов позволяет отнести подобное употрление у общеславянской эпохе.
5. Ритуальная функция матерной брани проявляется и в характере ее усвоения. Есть указания на то, что родители в процессе воспитания детей более.или менее сознательно обучали их матерщине, т. е. это входило как бы в образовательный комплекс. Об этом явлении с негодованием писал в нач. XVIII в. Посошков в послании Стефану Яворскому: «Ей, государь, вашему величеству [sic!] нѣ по чему знать, какое в народе нашем обыклоезумiе содѣвается. Я, аще и нывал во иных странах, обаче не чаю нигдѣ таковых дурных обычаев обрѣсти. Незумное ль cie есть дѣло, яко еще младенец не научится, как и ясти просить, а poдитeлie задают ему первую науку сквернословную и грѣху подлежащую? Чем было в началѣ учить младенца, как Бога знать, и указывать на но, что там Бог, — ажно вмѣсто таковаго ученiя отец учит мать бранить сице: мама, кака мама а мать учит подобнѣ отца бранить: тятя и как младенец станет кать, то отец и мать тому канiю радуются и понуждают младенца, дабы он непрестанно их и посторонних людей кал... А когда мало повозмужает младенец и говорить станет яснѣе, то уже учат его и совершенному сквернослове и всякому неистовству»; отсюда и объясняется, по Посошкову, распространенность матерной брани у русских: «Гдѣ то слыхано, что у нас, — на путех, и на торжищах, и при трапезах, наипачеж того бывают.… и в церквах, всякая сквернословiя и кощунства и всякая непотрная разглаголства» (Срезневский, 1900, с. 11-14, см. еще с. 8-9; ср. аналогичный текст в другой редакции данного послания: Посошков, I, с. 310-314; очень коротко Посошков говорит о том же и в «Завещании отеческом к сыну» — Посошков, 1893, с. 9, 42, 44). Такие же сведения мы находим в книге «Статир» — книге поучений, составленной в 1683-1684 гг. неизвестным священником города Орел {Пермской епархии): «Увы творят родители, ископовают сѣ ров погибели, а чадом своим пагубу. Не успѣеть отроча еще и родитися, а они егω ножiю дѣлу научают, но сатанинскому обычаю: скакати, плясати, пѣсни пѣти, лгати; отец научает матерь бранити, А МАТЕРЬ ОТЦА. I каковы воспитаются, таковы и состарѣются. Но и мнωзи рекут мнѣ от волшник: что нам возбраняеши исцеляти недуги и бѣсы изгоняти?... .» (РГБ, Румянц., 411, ч. I, л. 144 об.); существенно, что эти сведения даны в контексте обличения языческих обычаев (ср. еще ч. I, л. 143 об., 162 об., 163 об., где о сквернословии также говорится в связи с упоминанием языческих обычаев). Точно так же и Олеарий, говоря о матерных выражениях у русских, замечает: «Говорят их не только взрослые и старые, но малые дети, еще не умеющие назвать ни Бога, ни отца, ни мать, уже имеют на устах у твою мать, и говорят это родители детям, а дети родителям» (Олеарий, 1656, с. 191; Олеарий, 1906, с. 187; ср.: Олеарий, 1647, с. 130).
… Можно лежать на мосту и смотреть, как течет вода. Или бегать, или бродить по болоту в красных сапожках, или же свернуться клубочком и слушать, как дождь стучит по крыше.
Быть счастливой очень легко.
Они бросают громкие слова, а со временем забирают их обратно. Меняют адреса, письма и получателей, им кажется, что так они меняют жизнь. Топчут самое дорогое, оставляя следы, а убегая — так и не находят по ним дорогу. Они вечно опаздывают на свой поезд, а с его уходом — так отчаянно бегут ему вслед. Молчат, когда важно каждое слово и начинают кричать, когда никто уже их не слышит. И порой они могут ждать бесконечно долго. Знаешь… Вот только — чаще их уже не ждут. Люди…
Если голубые небеса наполняют вас радостью, если стебель полевой травы не оставляет вас равнодушным, если простые картины природы говорят с вами на понятном языке. Радуйтесь! Это значит, что ваша душа ЖИВА…
Древние философы размышляли гораздо больше, чем читали. Книгопечатание всё изменило. Теперь читают больше, чем размышляют. Вместо философии у нас одни комментарии. На смену эпохе философов, занимавшихся философией, пришли профессора философии, занимающиеся философами. Дошло до того, что сегодня философский трактат, не ссылающийся ни на какие авторитеты, не подкреплённый цитатами и комментариями, никто не принял бы всерьёз.
Вы можете потратить вечность в поисках истины и любви, понимания и доброты, умоляя Бога и людей помочь вам, и всё впустую.
Вы должны начать с себя — это неумолимый закон.
Вы не можете изменить отражение, не изменив лица.
Сила в спокойствии. Ты должен быть камнем. Люди приходят в твою жизнь, люди уходят из твоей жизни. Друзья предают. Ты спокоен. Близкие отворачиваются. Ты спокоен. Время исчезает между пальцами, окружающие сходят с ума, женятся, плодят детей, гниют на работе, ищут смысл в старых книгах, садятся на антидепрессанты. А ты попрежнему спокоен. Ты — невозмутим. Ты — силён.
«Когда вы стараетесь удержаться на поверхности воды, то идете на дно. Когда вы стараетесь утонуть (или хотя бы нырнуть поглубже) — вы всплываете, вода выталкивает вас с какой-то страшной силой. Когда пытаетесь затаить дыхание, сопите, как паровоз. В связи с этим на ум приходит древняя мудрость, которой чаще всего пренебрегают: „Кто захочет спасти душу свою, тот потеряет ее“. Чем больше вы стараетесь обезопасить себя, тем большей опасности подвергаете. И наоборот, спасение и святость — в понимании, что мы не властны над судьбой и обезопасить себя не в силах. Китайский мудрец Лао-Цзы, мастер закона обратного усилия, говорил, что те, кто доказывают, не знают; чтобы познать истину, нужно отказаться от знания; и нет ничего более сильного и созидательного, чем пустота, которую люди стремятся заполнить»
Чем больше у вас будет желаний — тем больше их сбудется!
© Теория вероятности.
sauri